Пожиратели реальности

Фактологические ошибки не являются следствием неправильного толкования полученной информации. Причина этого — неумение задать правильный вопрос.

Стивен Кинг. «Лангольеры»

Слово «клабхаус» десятилетиями было культовым маркером лишь в среде олдскульных байкеров. А сейчас стало популярным названием очередной псевдосоциальной сети.

Почему «псевдосоциальной»? Оно же все официально очень social? В том-то и дело, что официально.

Мы живем в эпоху многочисленных имитаций реальности. В эпоху всеобъемлющего обесценивания не только базовых ценностей, но и слов вообще. Обесценивается даже сама грамотность. Демонстративное надругательство над грамматикой, падежами и орфографией сегодня — признак хорошего тона и прогрессивных гуманистических взглядов. Воинствующая безграмотность перестала быть субкультурной.

Старая культура капитулировала и маргинальность полностью победила, получив право на откровенный грабеж и демонстративное насилие над культурным наследием.

На фоне этого Интернет из-за расширения возможностей коммуникации породил иллюзию взаимодействия, где человек имеет постоянную физическую потребность (что бы он там сам себе ни рассказывал).

Здесь нет какого-то космического рептилоидного заговора или наоборот, мракобесного осуждения новейших технологий. Технологии — лишь универсальный усилитель того, чем является человек. Вечные приоритеты массовых потребностей — вовсе не высокодуховные, иначе человечество не выжило бы. Все диктует животный принцип личного удовлетворения, который велит как можно меньше отдавать и как можно больше получать, и этим поведением управляет инстинкт выживания.

Впрочем, этот персональный зоологический запрос заходит в конфликт с тем, что собственно делает человека человеком, — с его социальностью.

Вот на этом, простите, «когнитивном диссонансе» и возникло паразитарное явление «социальных» сетей.

Правильнее было бы назвать их социалистическими, потому что они продают древнюю иллюзию свободы, равенства и братства-сестринства, продают «дружбу», только в новой цифровой обертке. На самом же деле они, эти сети, отличаются друг от друга, как колхоз от совхоза (кто еще помнит эти термины). Отличаются названия и масштабы, а механизм обмана и закрепощения под высокими лозунгами — точно такой же.

depositphotos/fizkes

Общение как таковое, какого требует человеческая природа, имеет результатом определенное взаимодействие, то есть физические поступки. Поэтому и существовал когда-то термин «круг общения», очерчивающий рамки наших физических возможностей в эффективном взаимодействии с другими людьми.

С помощью воображения человек всегда мог представить себя тем, каким он на самом деле не является. Но у предыдущих форматов компьютерной симуляции общения, включая игры, были рамки в виде некоторого экзоскелета, ролевой модели. И, несмотря на всю масштабность выбора, пользователь все же придерживался каких-то правил.

Хотя социальные сети все активнее вводят диктатуру ограничений и табу, они вместе с тем привлекают либертарианской возможностью безнаказанно вмешиваться в личное пространство другого человека и абсолютно свободно отстаивать высокую интеллектуальную стоимость собственного идиотизма.

Процитирую остроумную классификацию Романа Выбрановского: «Facebook — ежедневная газета, Instagram — глянцевый журнал, Youtube — телеканал. Tiktok — подростковые журналы твоих детей. Telegram — курилка и сплетни. Clubhouse завершил перерождение. Это твое ток-радио...»

Дополню это наблюдение — нынешняя квазимедийность социальных сетей отличается от классической медийности тем, что не ищет, а высокотехнологичными средствами выращивает себе целевую аудиторию. Но, как и в генномодифицированных организмах, в работу берутся уже имеющиеся человеческие черты.

В генной инженерии используются трансгены — фрагмент ДНК, который переносят в геном какого-либо организма с целью модифицировать его свойства. В социальной инженерии используются базовые фрагменты человеческого поведения, желательно на уровне архетипов и базовых инстинктов.

Что у нас сейчас, какой этап символизирует появление Clubhouse? Если отбросить пафос маркетинговой раскрутки, потому что технологически ничего чрезвычайного в этом нет (было же когда-то Zello), то видим следующее. Токсичность активной жизни в соцсетях возрастает, а конкурентное преимущество в коммуникации падает, потому что интерфейсы всегда подстраиваются под самых глупых, а имя им (как известно еще из Библии) — легион, то есть ну о-о-очень много. Пользователи начинают панически откатываться на другие ресурсы, где очень быстро сталкиваются с тем же возрастающим дискомфортом, который наука (по исследованиям феномена «Zoom-усталости» в Стенфордском университете США) сейчас называет «невербальной перенагрузкой». (Женщины подвергаются «Zoom-усталости» значительно больше, чем мужчины.)

Это приблизительно похоже на то, что происходит с налогами. Чем больше государство их разнообразит и усложняет, тем меньше у людей желания вообще проявлять хоть какую-то предпринимательскую инициативу. Особенно если они уже несколько раз имели дело с подобными проблемами, так сказать, на ровном месте. И совсем не факт, что, переведя свой бизнес в другую страну, они не столкнутся с другими, но такими же малоприятными проблемами, о которых раньше и понятия не имели, потому что скрыты они были за хорошей маркетинговой вывеской.

Идем дальше. Возможность бесплатно получить чужую информацию и выдать ее за собственное знание — даже несмотря на общепринятое коммуникативное поведение в соцсетях — тоже перестает приносить выгоду. Коммуникативная раскрутка повсюду строится на обычном вранье, которое почему-то стали именовать красивым и загадочным словом «фейк».

А отчаянная борьба одних лжецов с ложью других, да еще и лживыми средствами, ничего, кроме мыльных пузырей, уже не порождает. Мыльный пузырь, имея определенные таланты, тоже можно продать. Но этот рынок сейчас уже такой пенистый, что годится разве что лишь для моющих средств.

Речь как замена письменному общению, казалось бы, имеет несколько преимуществ. Интонация заменяет разделительные знаки, ритм речи и громкость усиливают невербальную часть сообщения, даже если сказать особенно нечего. Вы иногда можете слышать это по радио, когда ведущим жизнерадостно и громко нужно нести невесть что, лишь бы не воцарилась роковая тишина, и слушатель не ушел куда-нибудь.

Или другой, более свежий пример: болтовня каких-то Медведчука и Суркова. Там, собственно, сама интонация феерична. Потому что содержательного ничего такого, что до сих пор не было бы широко известно в узких кругах, там, увы, нет. Но как же красноречиво дышат! Как страстно!

Собственно, этот пример свидетельствует, что цифровая коммуникация хорошо дополняет физические отношения, которые ранее уже сложились между людьми в реале.

Но вы не можете всерьез вести многотысячную «дружбу» с людьми, которых никогда не встречали в жизни и, скорее всего, никогда не встретите. То есть, если вы делаете это всерьез, то у вас что-то неладно с душевным состоянием, что бы вы ни думали о состоянии своей психики. Можно уточнить: чем глубже эрозия личности, тем сильнее страх одиночества, страх остаться никому не нужным, потому что ползучий неосоциализм безальтернативно заставляет нас самоидентифицироваться лишь через других людей. Собственная идентичность — это эгоизм, превосходство, ну и далее по списку грехов.

Кстати, это в полной мере касается и идентичности нашей страны в контексте европейских требований к ней.

И вот мы сталкиваемся с еще одним прогрессирующим явлением — измельчание сетевой коммуникации стерилизует историческое мышление.

Объясню подробнее. За три десятилетия независимости как специалисты, так и любители сделали очень много для возвращения национальной исторической памяти. Тем временем выяснилось, что советский подход тенденциозного толкования событий прошлого с пропагандистской целью в современных условиях не работает.

Поднимая на поверхность какой-либо пласт истории, вы уже не можете просто сепарировать то, что вам лично нравится, а остальное отбросить.

То есть можете. Для этого есть соцсети. Но в глазах других, имеющих такой же доступ к тем же данным, вы будете выглядеть невеждой и идиотом. Возможно, полезным. Но это слабое утешение.

От всего этого квалифицированные историки, за небольшим исключением, преимущественно бежали из сетей или не пишут ничего более научного, чем исторические анекдоты, чтобы случайно не наткнуться на народный исторический патруль.

Дело не только в древней или новейшей истории. Обратите внимание, как обмелела и заилилась тематика событий семилетней давности, во что превратилась тема войны. Конечно, в этом есть и пропагандистское влияние заинтересованных сторон. И не факт, что из-за поребрика они сильнее, чем изнутри (хотя, может, оно одно и то же по сути).

Люди бегут в актуальную коммуникацию, выбирая ту, которая обещает меньше интеллектуальных и эмоциональных затрат. Когда я говорю «люди», то имею в виду именно неосознанное групповое поведение. Потому что каждый субъект вам красиво объяснит и свою жизненную позицию, и потребности, и выгоды. За одним лишь исключением. Он ни на что не влияет, кроме собственного словесного потока.

Чем меньше люди на что-то влияют физически, тем больше времени они тратят на болтовню ни о чем. Им таким образом кажется, что они вроде бы говорят о вечном.

Историзм мышления из-за своей уязвимости к агрессивно-примитивным суждениям вымывается из нарратива массовой коммуникации. Пафосные призывы «помнить свою историю» сталкиваются с примитивным вопросом «а зачем?», и на него нет простого ответа. А если нет простого и быстрого ответа, то массам он не интересен.

В повести короля ужасов Стивена Кинга «Лангольеры» есть химерные существа, которые живут во вневременье, лишенном вкусов и запахов, и пожирают прошлое. «Если ты не часть общего замысла, — говорил он, — лангольеры обязательно придут и разберутся с тобой».

Их приближение сопровождается похрустыванием, они откусывают и пережевывают саму реальность.

Звуковая стадия развития соцсетей и является именно этим похрустыванием. Только лангольерами становятся сами пользователи.

Другие статьи Олега Покальчука читайте по ссылке.