В минуты душевного напряжения никогда не знаешь, в какой момент прорвет. Я хорошо почувствовала это, когда ездила в лагерь Освенцим - один из крупнейших нацистских концлагерей, существовавший с конца мая 1940-го до января 1945 года у города Освенцима. Ты идешь по баракам, по залам, смотришь, читаешь, опять смотришь. Видишь горы женских волос, костыли и деревянные ноги калек, видишь, зубные щетки, детские игрушки. И держишься, держишься, держишься. 

Тебя почти сбивает с ног запах валерьянки, ты осторожно обходишь испанских студентов, рыдающих на ступеньках одного из бараков. 

И вдруг, вдруг в одном из залов ты видишь клочок бумаги, на котором список найденных при освобождении лагеря вещей. И в них - точная цифра мясорубок. И ты понимаешь, что все эти люди, чьи волосы и ноги ты только что видела, все они ехали в лагерь - ЖИТЬ. 

Не умирать, но жить. Крутить мясо, жарить котлеты... И накрывает. С головой. И ноги ватные. И ком в горле такой, что, кажется, задохнешься... 

Сегодня такой день... В общем и целом все как всегда: суды, задержания, протесты, где-то маячит призрак России, и кто-то на улице называет нас фашистами. 

Но я смотрю, как метелят студентов в фойе Минского государственного лингвистического университета, и понимаю, что на сегодня бобик сдох. Что вот он - фашизм. Вот они - каратели. Не в истории, не в книжках, рядом.  

И крики девушек "Что вы делаете? Отпустите", и крики ребят "Помогите!" - все сливается в один вой.  

Как с этим жить? Как это все принять? Как им помочь?  

И рядом с этим суды над журналистами: люди в балаклавах, мерзкие до тошноты судьи, которые потакают расправе за профессию… 

И эта директор школы, которая благодарит милицию  

И подросток, которому в горло пихали дубинку, и которого сейчас допрашивают и винят в уголовном преступлении  

Во мне все меньше любви. Конкретно сейчас ее вообще нет во мне. Только злость, только желание заорать на всю улицу: Хватит, хватит, убивать и калечить беларусов!