На прошлой неделе в киевской студии Радио Крым.Реалии крымский журналист Николай Семена давал первое после своего освобождения большое интервью на материковой Украине. В январе истек условный срок, к которому осенью 2017 года он был приговорен российским судом в Крыму за публикацию статьи о гражданской блокаде Крыма. Эту публикацию российские власти полуострова посчитали призывом к нарушению территориальной целостности России и возбудили против журналиста уголовное дело по статье 280.1 Уголовного кодекса РФ, ну а подконтрольный Кремлю Железнодорожный районный суд Симферополя послушно завизировал бредовые выводы следователей ФСБ.
Во время прямого эфира в студии раздался звонок из Керчи и слушатель, отказавшись представиться, заявил буквально следующее:
– Я вас слушаю, господин Семена, и тихо радуюсь, что в Крыму таких как он (орфография оригинала – авт.) становится все меньше и меньше.
Что ответил Николай Семена, желающие могут услышать по ссылке, а я бы хотел немного поумерить тихую, но явно преждевременную радость «неизвестного керчанина».
Так вот, суть не в том, что нас, таких, как Семена (то есть считающих Крым украинским) на полуострове становится меньше, а в том, что сам Крым без нас перестает быть Крымом.
Ведь что такое, если задуматься, Крым? Почему россиян после оккупации полуострова Россией переехать сюда тянет буквально как мух на мед?
Ведь не клочок же земли, составляющий всего 0,14% от территории великой России, примерно одну семисотую, если кому так понятнее, является завлекухой для типичного скрепного россиянина. Особенно если учесть, что средняя плотность народонаселения России 5 человек на квадратный километр, а в Сибири так вообще один человек на пять квадратных километров местами приходится.
И не климат с теплым морем – в Дагестане и Чечне тоже не холодно, чай, не вечная мерзлота, а в Сочи вообще моря навалом. Но как-то повальной эмиграции из нечерноземной зоны и с Урала в Чечню и Краснодарский край не наблюдается, скорее, обратная тенденция присутствует. Бал в столице и городах-миллионниках все чаще правят как раз «лица кавказской национальности», как деликатно пишут в полицейских сводках.
А в Крым даже москвичам с питерцами не зазорно перебраться, стоит только посмотреть форумы в российских соцсетях.
Может, дело в том, что из Крыма российская пропаганда сотворила в головах россиян некую «землю обетованную», этакий «Изумрудный город», достигнув которого каждый получает то, чем его обделила Россия-матушка? Ну как в перелицованной Волковым американской сказке про страну Оз – кто просит мозги, кто сердце, а кто семейный очаг, который кроме стен и крыши предполагает какую-то традицию, преемственность, дух поколений. То есть именно то, что в СССР, а в последние годы и в России выкорчевывается под корень.
Какая там преемственность и память поколений, если в российских болотах до сих пор гниют незахороненными кости десятков тысяч павших во Вторую мировую советских солдат, а жены нынешних офицеров ВС России, убитых на Донбассе, дабы без хлопот получить пособие за потерю кормильца, на камеру утверждают, что никакого мужа у них отродясь не было?
Но как бы там не бесчинствовала российская пропаганда, мне кажется, что в Крыму действительно был свой дух. Я уже писал о бережном отношении крымчан к своему полуострову, о том, что крымчанина от среднестатического россиянина можно было отличить даже по сбору туристами на слете дров в лесу, когда мы собирали валежник, а жители весьма небогатого лесами Нечерноземья рубили ближайшие к кострищу деревца. Еще одна черта – любовь к своей, крымской истории. Даже далекая от экскурсионного дела крымская молодежь в общих чертах знала свою историю, и школьник-третьеклассник никогда не путал Херсонес с Мангупом.
То есть, если перефразировать известную присказку, то можно сказать, что крымчанина из Крыма вытащить можно, а вот Крым из крымчанина не получится.
Крым у нас всегда с собой, где бы мы не оказались – в Алупке, Джанкое, Харькове или Филадельфии.
И история тех же крымских татар на сто процентов это подтверждает.
Крым без крымских татар – это не Крым, тут даже нет нужды приводить примеры многовековой истории полуострова. Любое (именно любое) упоминание о Крыме – в литературе, исторических документах, живописи, кинематографе – обязательно приводит к появлению в кадре, на картине или на странице крымского татарина. И тотальная, по приказу Сталина, депортация крымских татар 18 мая 1944 года не смогла стереть память о них в Крыму. Дома, сады, родники, кладбища – крымчане всегда знали, кому это принадлежит. Даже топонимика полуострова, изуродованная по кремлевскому указанию совершенно безграмотными «специалистами», сопротивлялась изо всех сил. И когда моя мама вместо «Белогорск» говорила по привычке «Карасубазар», мне, мальчишке, не нужно было переспрашивать о каком крымском городе идет речь.
Депортированные крымские татары увезли свой Крым (то есть и огромную часть моего тоже) с собой. Умудрились сохранить его в страшных условиях сталинской каторги, когда чуть ли не половина народа погибла от лишений, сохранив язык, культуру и традиции. И когда они вернулись – я тоже вернул себе свой Крым полностью. Тогда, в 1991 году, я это как-то толком не осознал, все было обыденно и неброско. Ну, возвращаются в родные места люди, и дай бог им здоровья. А то, что моя родина из места преступления наконец стала просто местом жизни для меня и моих детей – чтобы это понять понадобилось снова потерять обретенную родину.
Да, мы потеряли родину, но фокус в том, что захватчики-то ее не приобрели! Это как жизнь – убийца может отнять мою, но к своей жизни украденную он никак не пришпандорит, его жизнь, как была скудная и никчемная, такой и останется.
И вот это подспудное ощущение зря украденной чужой жизни, которой никак и никогда не воспользоваться, но за которую придется в конце концов платить, и не дает покоя оккупантам всех мастей – от российских вояк до «мирных понаехов», которые решили попользоваться моим Крымом. Потому таким ядом и звучат их реплики в эфире наших радиостанций, потому и бояться они назвать свое имя, хоть живут вроде бы на «своей» земле под охраной могучей армии.
Есть еще и мои бывшие сограждане, крымчане, до сих пор искренне любящие Крым и переживающие его уничтожение в угоду оккупационной власти как страшную беду. Но они эту власть приняли и многие даже помогали ее установлению. И вот эти-то крымчане свой Крым потихоньку теряют. Они бьются вроде бы за право Крыма оставаться Крымом, с его природой, ландшафтом, памятниками, но биться надо с монстром по имени Российская Федерация, а эти «русскомирные» крымчане страшно боятся хотя бы назвать врага горячо любимого ими Крыма по имени. И в любом случае служат этому врагу верой и правдой.
А наш Крым остается с нами. Весь.
И в одной строчке, написанной Николаем Семеной, Крыма куда больше, чем в личном владении десятка таких «неизвестных керчан», пусть даже у них есть выданные российскими оккупационными властями акты на землю и недвижимость.
И потому их слова о «радости» по поводу отъезда из Крыма будущих свидетелей обвинения на процессе «Украина против Российской Федерации» где-нибудь в Гааге говорят лишь о диком страхе и неуверенности.
Кстати, есть такая штука, реституция называется.
Не слышали? Вот «понаехам» словечко, думаю, знакомо.
Почему так уверен? Да потому, что реакция на любое обсуждение принадлежности Крыма у них больно уж нервная. Примерно, как у карманника, который вытащив из чужого кармана бумажник, вздохнул с облегчением и вдруг поймал мрачный взгляд полисмена.
Есть у карманника, конечно, слабая надежда заговорить окружающим зубы и доказать, что бумажник достался ему от дедушки, но грань между слабой надеждой и несбыточной мечтой такая тонкая...
