День победы Великой Лжи. Ремейк (Часть 3)

От редакции

Этой части не было в оригинальном варианте статьи, но мы считаем, что несколько вставок просто необходимы. Здесь мы приводим вставку для иллюстрации того, что прикрывала легенда Бреста, а позже мы намерены осветить еще одну яму в совковой историографии, которая длилась большую часть 1942 года, но обо всем – по порядку.

3. ТО, ЧТО ОСТАЛОСЬ В ТЕНИ БРЕСТСКОЙ КРЕПОСТИ

Между прочим, заостряя внимание на эпопее брестской крепости, в тень загоняется несколько крупных событий, которые происходили в это же самое время, но в других местах и если хотя бы слегка присмотреться к ним, то становится понятно, почему лучше рассказывать о Бресте и упустить все остальное. На самом деле, нас приучили к тому, что в первые дни боевых действий была нарушена связь с войсками и руководство РККА не могло составить целостной картины о том, что происходит на фронте. По этой причине все комментарии этого периода – туманны и неточны. Единственное, что более или менее достоверно сообщалось, это потерянные населенные пункты, которые Левитан перечислял траурным тоном, предваряя фразой «после длительных и кровопролитных боев».

Те, кто пытается более глубоко разобраться в ситуации и его заносит на мемуары совковых военачальников и, не дай бог, на писанину такого себе Жукова, то создается впечатление, что лично он, как начальник штаба РККА, и его подчиненные залезли на верхушки кремлевских башен и драли глотки, крича своим войска: «Что там у вас?», а войска ничего не могли расслышать, хотя прославленный будущий маршал сидел прямо на звезде Спасской башни. Но чтобы совок мог легко сглотнуть информацию о потере управляемости войсками, была выдвинута легенда о том, что перед началом вторжения германское командование выбросило в тыл РККА тысячи диверсантов и те начисто обрубили все линии связи. Многие совковые фильмы, описывающие тот период, содержат крупный вид столба с перебитыми проводами. Мол, вот почему неразбериха и паника случилась. Перерезали провода и все тут.

Но если военная связь могла быть так просто нарушена, то мы обязательно имели бы информацию о том, как были расстреляны все руководители войск связи, вплоть до ефрейтора, однако ничего такого не случилось. То есть, либо связь не была нарушена, либо все было устроено таким образом, чтобы идеально работало в случае войны на чужой территории, а не наоборот. В любом случае, ни о каких крупных десантах диверсантов германские военные не знают, а хоть бы и знали, то легко обнаружить и повредить все линии связи – невозможно. Причем, надо понимать, что если такое мероприятие и проводить, то это должно происходить одновременно и прямо накануне начала наступательной операции. Дело в том, что даже проводная связь постоянно тестируется на работоспособность и если только обнаруживается разрыв коммуникаций, то на восстановление связи устремляются бойцы с катушками новых проводов и через небольшое время она уже снова работает. Мало того, если будут обнаружены признаки диверсии, по тревоге будут подняты все близлежащие военные и НКВД. Это, в свою очередь, рисует нам картину действительно из нескольких тысяч диверсантов, которые в ночь с 21 на 22 июня сидят у линий связи и смотрят на часы, чтобы в 3:55 перерезать провода. Иначе оно работать просто не могло.

На самом деле, связь не работала по другой причине. Штабы воинских частей, стоявших у самой границы и в глубине 20 км от нее, не могли получить и передать оперативные сведения по другой причине. Штабы, в основном, действительно имели основные линии связи по проводам – громоздкие радиостанции, но у них не было возможности поддерживать устойчивую связь с вышестоящими штабами в движении, а те – активно двигались – драпали. А драпали потому, что знали, как и что делать при собственном наступлении, хотя зарываться в оборону они должны были уметь просто по уставу, а не по предварительным планам. То есть, командиры должны были организовать оборону по месту дислокации, но они знали, что в 50-100 км от них стоят основные силы, до которых можно додрапать без кровопролитной обороны, а потом перегруппироваться и идти наступать, как то и было задумано изначально. То есть, каждый такой командир понимал, что выдвинутые к границе части должны стать на немецкий штык, после чего начнется контрнаступление. Но становиться пушечным мясом почти никому не хотелось, зато хотелось принять участие в «освободительном походе».

В общем, связь пропала потому, что связываться было не с кем, штабы бежали, а на ходу связь отсутствовала. Известно, что германские войска до обеда 22 июня продвинулись на 20-30 км вглубь территории противника и захватили позиции развертывания с временными складами МТО, но пленных почти не было. Франц Гальдер первые три дня делает на этом упор и пишет, что при довольно высоком темпе продвижения, должно быть намного больше пленных. При этом отмечается как бегство войск с переднего края, так и встречное движение свежих сил РККА. В этот момент, по одним и тем же дорогам двинулись две волны. Первая – бегущие штабы полков, дивизий и корпусов, а вторая – войска, выдвигающиеся в районы своего боевого развертывания, где их ждала техника, боеприпасы, топливо и прочее. Так оказалось, что первая волна уже не могла воевать, а вторая – еще не могла. Не удивительно, что там, где встретились эти две волны, возникли гигантские пробки, ставшие отличной целью для Люфтваффе, после чего «смешались кони, люди».

Но руководство приграничных соединений драпало из-за противника, который наступал, а для тех, кто стоял дальше от границы, ситуация стала вырисовываться уже по факту и свои действия можно и нужно было соотносить с новыми реалиями. Но в этот момент, когда командиры должны были взять инициативу на себя и развернуть наличные силы и средства для обороны, гениальный Жуков прислал знаменитую директиву о том, что следует перейти в наступление, отбросить противника к линии границы и далее – развивать наступление уже на его территории. Самое смешное, что в этой бумаге было написано «разрешаю пересечь государственную границу», а далее – указаны названия городов, которые и являлись ориентирами для частей РККА. Читая этот бред и глядя в окно, командиры впадали в каталепсию. Принять самостоятельное решение о переходе в оборону, значит – рискнуть жизнью, ибо директива Генштаба не обсуждается и не оспаривается.

(продолжение следует)