Волонтерские страсти

"Лучше царствовать в аду, чем прислуживать на небесах".

Джон Мильтон, "Потерянный рай", 1667 г.

Слово "волонтер" некогда означало нечто исключительно иностранное. Раздающее печеньки, вакцины и презервативы жизнерадостным туземцам где-то на берегах "широкой Лимпопо". Врачи, учителя, миссионеры, ну еще спасатели. Если где землетрясение, цунами или другая какая напасть.

А тут и у нас напасть. Кремлевское цунами, ватное землетрясение и саранча ихтамнетов. Пришла беда, откуда в принципе ждали. Но почему-то не до конца верили. А зря.

В общем, первым было слово "доброволец". Вспомним для полноты картины, что рекрутирование "прямо с Майдана" имело своей целью, кроме реально благородной, стратегической, еще и менее благородную - тактическую. Немножко убрать взрывоопасный и уже вполне сознательный, революционный, элемент подальше от органов власти.

Вечно повторяющийся факт: всегда после того, как правящая верхушка для себя решила, что процесс завершен, и со всеми договорено, народные массы вовсе не обязательно информировать о дальнейших подробностях процесса. По этой странной закономерности энергичные массы не просто всегда оказываются "не в курсе". Их кипучую энергию более или менее успешно перенаправляют. Потому что они могут энергично задавать неудобные вопросы, портя реальным победителям аппетиты грядущего дерибана.

Так или иначе "доброволец-2014" означало идеологически мотивированного революционера, который путем уговоров и сложных компромиссов с совестью пошел на сотрудничество со своими вчерашними врагами - ментами - во имя высшей цели, т.е. во имя защиты своей страны. Предполагалось, что этот компромисс, эта уступка будет надлежащим образом оценена, поскольку страна общая. И представители государственного аппарата в свою очередь сделают добровольцам симметричные уступки.

Проблема в том, что государственная машина нигде и ни в чем на уступки не идет, особенно если к ней по-хорошему обращаются. Исключительной уступкой представляется пресловутая американская "сделка со следствием", но в нашем законодательстве ее нет. Зато у нас есть пословица: "чистосердечное признание облегчает душу, но продлевает срок".

Итак, семантическая ниша "добровольца" (смутно отдающая белогвардейщиной) тем не менее оказалась заполнена. Но очень быстро выяснилось, что кроме стрелкового оружия (в придачу с большими скандалами) и красивых слов государство этим людям официально ничего дать не в состоянии. Эти люди не имеют юридического права находиться там, где находятся, и делать то, что делают. Потому что изменение статус-кво добровольцев (через официальное признание факта войны со всеми вытекающими для пришедших к власти на потоки) означало бы резкое обмеление потоков и смертельную ссору с бенефициарами. Где-то не могли, где-то не хотели. Где-то на уровне верховной бюрократии, где-то на уровне местного предательства. А то, что могли дать, не ездило, ломалось, было несъедобным или вообще существовало только на бумаге.

Добровольцы позвонили знакомым. Знакомые полезли в свои кошельки, погреба и шкафы. И началось. Нет нужды описывать все этапы развития и становления волонтерского движения. Как с его невероятной жертвенностью, героизмом и самоотдачей, так и со склоками, аферами, карьерными интрижками вокруг новой власти. Ну и с зарождающимся паразитированием на теме, выраженной уже другим словом: "волонтеры".

Давайте отвлечемся и подумаем, что в принципе вынуждает человека совершать добрые дела? (Рекомендую не заморачиваться на божественном начале и изначально доброй природе человека, поскольку сие экспериментально не подтверждено).

Дети, которым в раннем детстве позволяли участвовать в домашних хлопотах, со временем успешнее приспосабливаются к социальным нормам и вырабатывают у себя позитивное социальное поведение. Со взрослыми сложнее. Как ни парадоксально прозвучит, именно стресс понуждает к добрым делам. Так было не всегда. Согласно старым подходам, во время стресса для большинства людей или животных характерна реакция "борьбы или бегства". Для постсоветских стран еще была характерна реакция "замирания".

Теперь же, начиная с конца 1990-х, люди демонстрируют "поведение приближения" как непосредственное следствие сильного стресса. Майдан и кремлевский ответ на него в виде вооруженной агрессии - более чем стресс. Эти явления стихийно сформулировали новую, внепартийную парадигму национального поведения. В ее основе лежало именно прямое действие, поступок, а не традиционное теоретизирование.

После достижения определенного количественного порога включились обычные механизмы социального одобрения. Следование новым трендам. Так, как раньше, вести себя стало неудобно. Но и в новой модели поведения начала возникать конкуренция.

Сразу оговорюсь, что речь идет не обо всем народе Украины и даже не о пресловутом "креативном классе". Возникло совершенно непредсказуемое, ситуативное объединение совершенно разных людей на основе идеи самопожертвования. Здесь между "добровольцами" и "волонтерами" очень небольшая бытовая разница в виде наличия относительно легально выданного оружия и физических способностей его носить и применять. А с точки зрения психологии разницы вообще никакой вначале не было. Потом появилась.

Следует сделать еще одно отступление, чтобы точнее понять социальную динамику волонтерства. Совместные действия не являются коллективными. Коллективные действия не являются групповыми. Только групповые действия в состоянии привести к предполагаемым группой результатам. Эти три формы массового поведения очень похожи визуально, но структурно и в динамике разительно отличаются.

Реальный старт реального Майдана был массовой реакцией на избиение студентов, как мы помним. Коллективы же начали образовываться в процессе осадного положения по интересам и предпочтениям, и только к концу Майдана стали формироваться в полноценные социальные группы с лидерами, групповыми ценностями, ядрами, периферией и всем прочим.

Политики же, которые перехватили инициативу (кстати, сходным образом действовали сторонники Шарля де Голля во время алжирского кризиса, ловко перехватив политическую инициативу у военных), уже давно обладали своими полновесными группами влияния, деньгами и, главное, опытом гнусных интриг в сложных условиях. Или сложных интриг в гнусных условиях, это кому как повезло. В общем, все у них давно работало.

Нельзя сказать, что Майдан был как-то особенно наивен и сильно заблуждался насчет тех, кто ловко отжал инициативу. Просто предполагалось, что новообращенные бизнес-революционеры, пересев на старые потоки, поведут себя по-человечески, а не как политики. Разумных оснований для этого не было, потому что Майдан оперировал категорией совести. А совесть в украинской политике традиционно вещь фольклорная, т.е. упоминаемая по большим праздникам, нарядная, но совершенно бесполезная.

Это я к тому, что волонтерское движение возникло не "вдруг" и не "внезапно". Оно стартовало, как самолет с палубы авианосца, которому паровая катапульта задает 250 км/ч за 2,5 секунды. Поначалу массовое жертвование денег "на войну" напоминало процессы конца 1980-х - начала 1990-х, когда диаспора массово жертвовала серьезные деньги "На Рух", "На Украину" и ложилась спать с чувством выполненного религиозно-патриотического долга, даже не предполагая, что они могут быть просто и эффективно украдены аферистами. Потому что впоследствии трудно признаться самому себе и людям, что ты лох, и тебя просто обокрали, использовав священные слова в манере "цыганского гипноза".

Затем волонтерство из режима массовых подавателей милостыни нищим добровольцам начало превращаться в более организованное полупрофессиональное движение. Да и добровольцы из нужды быстро выкарабкивались, появились даже излишки. В этот период уже не военно-волонтерская, а просто сознательная часть населения, помогавшая деньгами время от времени, начала испытывать некоторый комплекс вины за то, что не включена в процесс защиты страны так активно. Со своей стороны волонтеры становились все суровее. И нередко так вживались в роль, что к неволонтерам начинали относиться снисходительнее, чем уже изрядно повоевавшие добровольцы.

Затем небольшая часть волонтеров (квота была ограниченной) успешно поглотилась и абсорбировалась разными ветвями власти на условиях самой власти (кто не согласился, тех выгнали вон). Другая небольшая часть профессионализировалась - кто через НПО, кто через существовавшие гражданские институции, и работает как аффилированные структуры с ВСУ и прочими. С оставшимися со временем стало сложнее, потому что судьбы "Эндрю" или "агента Катерины" и им подобных трудно назвать вдохновляющими. Возник новый феномен - неволонтеры из общественных организаций обвиняют волонтеров в том, что, не будучи профессионалами в той или иной сфере, своим дилетантством они в этих сферах натворили немало бед. Беспредельщики против олдскула.

Пресс-центр АТО/Facebook

Это правда, что никакой патриотизм и пассионарность не заменяют компетентности и квалификации - не нужно даже волонтерства, видно по журналистике и блогерам. Но беда кому-то всегда означает выгоду противоположной стороне. Больше беды - больше и выгоды. А в беспристрастных акционистов сегодня верится с трудом. Даже если они расписывают свои нагие телепузики цветами благородного народного гнева.

"Развратили подачками людей, расслабили государство, неэффективно и точечно тратили/тратят ресурсы!". Взаимные обвинения в некогда единой волонтерской среде множатся: похищения людей, контрабанда, коррупция, срывы военных и контрразведывательных операций. Вообще, был бы волонтер, а статья найдется.

При этом обвинения не особо затрагивают тех, кто на волонтерстве пиарится или прямо зарабатывает. Таких тоже не мало. Но им, во-первых, публичное мнение "по барабану" (если только сами не получают в бубен), а, во-вторых, как во всяком успешном бизнесе, они правильно делятся доходами в обмен на юридическое и информационное прикрытие.

Появился новый тренд взаимных обвинений. Риторический вопрос: почему вместо того, чтобы совместно думать, как вылезать из образовавшейся ситуации, люди начинают обвинять друг друга все яростнее?

Конспирологи говорят о руке Москвы и куме Путина, и в этом есть доля истины. Но во все времена спецслужбы использовали и усиливали лишь естественные человеческие слабости - жадность, зависть, лень и глупость.

Есть субъективные и объективные причины и рекомендации.

1. Люди всегда живут в иллюзиях относительно пропорций реального и воображаемого. Так устроено наше сознание, возможности которого тоже очень сильно преувеличиваются художественными и околонаучными произведениями. Мы можем удерживать в сознании не более семи-девяти объектов, когда о чем-то рассуждаем. Когда же дело доходит до выводов, мы способны учесть не более трех-четырех факторов. То, что мы что-то помним или видим, не означает, что мы это учитываем. Даже если оно вызывает эмоциональные реакции.

Мозг не откликается на патриотически или государственно окрашенную информацию больше, чем на какую-либо другую. Для него это все одна и та же нейрохимия. Желание представить какую-то информацию более весомой, помимо общих когнитивных свойств восприятия, - это религиозное мышление. С его категориями веры, чудес, откровений и явлений. Но результат своих предпочтений вы тоже будете получать не здесь, а в загробном мире. Этот мир в таком случае законно принадлежит циничным коррупционерам, не желающим лазить ни в какое игольное ушко ради спасения души.

Обида на нечто внешнее и значительное всегда является проекцией внутренних нерешенных конфликтов. Речь именно об обиде, как эмоции, не превращающейся в действие по определению. Чем она больше, тем внутренняя причина сравнительно ничтожнее, но глубже и дальше во времени.

2. Если тусовка людей долгое время разделяет схожие взгляды, вовсе не обязательно, что она может эффективно функционировать. Более того, взаимный компромисс о заведомой неконфликтности внутри тусовки работает до тех пор, пока не возникает вопрос о разделении труда и награде за труд, причем не обязательно денежной. На этом политическое хипстерство прекращается.

Если тусовка не эволюционирует до группы с неизбежными потерями и обидами, но обретет функциональную структуру группы, ее ждет неминуемое дробление и истерические склоки между квазилидерами.

3. Кажущаяся некомпетентность власти в управлении государством, которую волонтеры патриотически бросаются исправлять, - это незначительна внешняя сторона всего процесса, к тому же сильно преувеличенная прессой. На самом деле все у власти получается. Со времен Майдана остается открытым вопрос - для кого получается, в чьих интересах и где именно эти "кто-то", какое у них гражданство и т.п.

Внешнее давление медленно, но неумолимо будет приводить руководство страны в тот уровень сознания, который будет достаточен для эффективного использования страны. Кем именно? Вопрос в предыдущем абзаце.

Но, перефразируя Аллена Даллеса, который говорил, что не бывает дружественных разведок, а бывают разведки дружественных стран, можно утверждать, что ни одна страна в мире не собирается за свои деньги взращивать у другой страны конкурентоспособность и неконтролируемый прогресс. Волонтеры могут в этом участвовать или нет, но изменение все равно произойдет, оно неизбежно, как любые геологические процессы. Вот только тратить свои нервы на это точно не стоит.

4. Ссоры, которые волонтеры периодически выплескивают в прессу, меняют к лучшему лишь благосостояние журналистов, которые об этом пишут, и то незначительно. А вот общий депрессивный фон ухудшают. Свойство невротической личности в том, что она норовит привести окружающую среду в свое угнетенное состояние, чтобы не ощущать себя такой одинокой.

5. Конфликт между успешностью и нравственностью вечен. Выберите себе что-то одно в качестве ориентира, потому что пытаясь достичь успеха и там, и там, вы, в лучшем случае, окажетесь героем пошлого сериала. Русско-украинского причем. Оно вам надо?